Японский язык

Японский язык
Самоназвание:	日本語 (にほんご)
Страны:	Япония, Гуам, Тайвань, КНДР, Южная Корея, Перу, Австралия.
Официальный статус:	Япония де-факто
Регулирующая организация:	нет
Общее число носителей:	127 млн
Классификация
Категория:	Языки Азии
Японо-рюкюские языки
Письменность:	кандзи, кана
Языковые коды
ISO 639-1:	ja
ISO 639-2:	jpn
ISO 639-3:	jpn

Япо́нский язы́к (яп. 日本語 нихонго) — государственный язык Японии. Из всего населения этого государства (к настоящему времени 127 миллионов человек) практически все (кроме небольшого количества недавно прибывших иммигрантов) владеют японским языком; не менее чем для 99 % населения этот язык — родной. Япония — одно из наиболее мононациональных государств мира. За пределами Японии японский язык распространен лишь внутри японских общин, существующих в США, Бразилии, Перу и некоторых других странах. Но и здесь он во многом вытеснен языками, господствующими в соответствующей стране, а южноамериканские японцы в последние десятилетия в массовом порядке возвращаются в Японию. Таким образом, в Японии существует значительная корреляция между этносом и языком, здесь часто считают, что быть японцем и говорить по-японски — одно и то же. Исторически это обусловлено островным положением Японии и традиционной этнической замкнутостью. В связи с этим международная роль японского языка невелика и не соответствует мировому экономическому и культурному значению Японии. Этот язык не является официальным языком ООН и многих других международных организаций и не используется для межнационального общения вне Японии.

Господствующей разновидностью японского языка является современный литературный язык, сложившийся во второй половине XIX в. на основе токийской наддиалектной разновидности языка. В Японии принятому у нас термину литературный язык соответствуют два несинонимичных термина 標準語 (хё:дзюнго — стандартный язык) и 共通語 (кё:цу:го — общий язык). «Стандартный язык» зафиксирован в нормативных грамматиках и словарях, его нормы едины для всей Японии. «Общий язык» — тот язык, на котором говорят, он может отклоняться до определенных пределов от норм стандартного языка и допускает варьирование, в том числе региональное.

Основными средствами распространения языковых норм в Японии являются, как и в других странах, школа и средства массовой информации, особенно телевидение. В настоящее время практически все население Японии получает неполное среднее образование (9 лет), большинство населения (до 96 %) заканчивает и полную среднюю школу (12 лет). Телевидением и радиовещанием охвачена вся Япония. Поэтому уровень владения «общим языком» очень велик, сейчас даже в старшем поколении трудно найти человека, совсем им не владеющего.

Это, однако, не означает, что другие формы существования японского языка утратили свое значение. Издавна Япония в силу своих географических условий (много островов, разделенность крупных островов горными хребтами на обособленные части) отличалась значительной диалектной раздробленностью. Распространение литературных норм в течение последнего столетия не привело к исчезновению диалектных и, шире, региональных различий. Для японского общества, в котором очень существенно различие «свой — чужой», оказалось удобным иметь «язык для своих» и «язык для чужих». «Языком для чужих» является общий язык, имеющий определенные региональные различия, но понятный для всех. Он используется в общении с незнакомыми и малознакомыми людьми, в официальных ситуациях и на письме. Роль используемого в семье и в общении с близкими людьми «языка для своих» играет тот или иной территориально ограниченный вариант языка

Среди японских диалектов значительно отличаются от всех остальных диалекты островов Рюкю на крайнем юге Японии, среди которых наиболее важен окинавский диалект. Между носителями этих диалектов и остальными японцами ранее, когда все они не владели общим языком, было невозможно взаимопонимание; часто лингвисты говорят об особом рюкюском языке, отдаленно родственном японскому. В самой Японии термин «рюкюский язык» не принят, и говорят о рюкюских диалектах, поскольку сейчас жители этих островов считают себя японцами и владеют «общим языком». Ранее (до XIX в.) существовала литература на окинавском диалекте, но сейчас она уже не создается. На островах Рюкю велики не только отличия между местными диалектами и диалектами остальной Японии, но и между диалектами разных островов, иногда жители соседних островов не могли понять друг друга. Так же отличается от всех остальных диалектов японского языка диалект острова Хатидзё к юго-востоку от больших островов. Диалекты четырех больших островов Японии не столь отличны друг от друга, но между ними существуют достаточно заметные фонетические, грамматические и лексические различия. Принято выделять (исключая Рюкю и Хатидзё) три группы японских диалектов: восточные (север и восток острова Хонсю, включая район Токио), западные (запад острова Хонсю, включая район Киото — Осака, и остров Сикоку) и южные (остров Кюсю). Все нормированные разновидности японского языка до XIX в., прежде всего бунго, основывались на западных диалектах, но современный стандартный язык формировался на восточной (токийской) основе с включением некоторых западных и южных элементов, а также элементов бунго. Остров Хоккайдо в большей части заселялся лишь в XIX—XX вв. переселенцами из разных частей Японии, и там возникли новые диалекты, сочетающие элементы разного происхождения. В изучение структуры японских диалектов в начале XX в. большой вклад внес выдающийся отечественный ученый Е. Д. Поливанов.

Однако традиционные диалекты в чистом виде в современной Японии почти исчезли, их место заняли промежуточные между диалектами и литературным языком образования, в Японии именуемые «новыми диалектами». В них в разных пропорциях сосуществуют элементы стандартного языка и традиционные диалектные черты, а иногда возникают совершено новые явления. Самая устойчивая черта традиционных диалектов — акцентуация; часто даже человек, хорошо владеющий во всем остальном стандартными нормами, сохраняет акцентуацию того района, откуда он родом. Система фонем, наоборот, унифицируется под влиянием стандартного языка. В настоящее время такие местные разновидности японского языка уже не считаются, как это было раньше, «испорченным» языком; в школе даже специально обучают правилам их использования. Реально таким образом формируются региональные разновидности японского языка, используемые в семье и между хорошими знакомыми, противопоставленные общему языку для «чужих».

Другие разновидности японского языка имеют очень ограниченное распространение. Профессиональные разновидности языка, ранее весьма значимые, теперь сохраняются лишь в маргинальных слоях (гангстеры якудза, гейши и пр.). Особо следует сказать о старописьменном японском языке — бунго. Он вышел из активного употребления в 40-е гг. XX в., но его преподают в школе и его пассивное знание достаточно распространено, поэтому памятники на бунго обычно читают в комментированных изданиях оригинала. Но новые тексты на бунго почти не создаются, исключая традиционные жанры поэзии, где современное творчество обычно имеет эпигонский характер.

На все указанные различия вариантов японского языка накладывается еще одно. Издавна в Японии существовали значительные различия между мужской и женской речью, всегда в конечном итоге связанные с низким социальным положением женщин. В устной речи и сейчас различия остаются заметными. Даже набор личных местоимений у мужчин и женщин различен. Мужчины постоянно, в самых разных ситуациях используют местоимение 1-го лица 僕 (боку), часто они употребляют и менее вежливое местоимение 1-го лица おれ (орэ), в то время как женщины так говорить не могут. Стандартное женское местоимение 私 (ватаси) могут употреблять и мужчины, но лишь в случае, когда это положено по этикету. Не могут женщины использовать и частое у мужчин фамильярное местоимение 2-го лица 君 (кими). В японском языке постоянно употребляются эмоциональные частицы, обычно стоящие в конце предложения; набор таких частиц у мужчин и женщин различен. Различия мужской и женской речи тесно связаны с формами этикета, традиционно именуемыми формами вежливости. Наиболее вежливые формы употребляются женщинами (впрочем, в сфере обслуживания и мужчинами), а наименее вежливые — мужчинами. В современной Японии низшее положение женщин в целом сохраняется, хотя и уже не столь ощутимо, как раньше. Но дело не только в прямом влиянии социальных отношений, но и в языковых привычках, часто очень устойчивых. Женщина-лингвист Сугияма Мэйко писала, что ей долго казалось, будто она, будучи самостоятельной и образованной женщиной, не говорит «по-женски», но когда она стала наблюдать за своей речью, то быстро поняла, что это не так.

Японский язык — самый многочисленный и известный из языков мира с до конца не ясными родственными связями. В качестве отдельного языка он сложился в первые века новой эры после массового переселения на Японские острова с континента алтайских племен, постепенно слившихся с коренным населением, по-видимому говорившим на австронезийских языках. К австронезийской семье языков относятся индонезийский, тагальский, большинство языков Океании. Считается, что среди них к языкам древнейшего населения Японии ближе всего могли быть языки аборигенов острова Тайвань (сейчас почти совсем вытесненные китайским). В крупную алтайскую семью включают тюркские, монгольские, тунгусо-маньчжурские языки и корейский язык. В японском языке можно найти два слоя лексики, один из которых имеет параллели с алтайскими, а другой — с австронезийскими языками. Гипотеза о родстве японского языка с алтайскими была выдвинута еще в середине XIX в. А. Воллером, позже ее развивали Г. Рамстедт и др. Австронезийскую гипотезу сформулировал в 10-х гг. XX в. Е. Д. Поливанов. В настоящее время наиболее обоснована точка зрения, развитая выдающимся отечественным ученым С. А. Старостиным, в соответствии с которой японский язык относится к алтайской семье, а австронезийский слой лексики составляют древние заимствования.

По своему грамматическому строю японский язык обладает значительным сходством с алтайскими языками, лишь отдельные ею черты могут быть интерпретированы как австронезийские по происхождению (например, ограниченное использование префиксов, вовсе отсутствующих в алтайских языках). Но японская фонетика, наоборот, значительно отличается от алтайской и близка к австронезийской; это сходство особенно проявляется в структуре слога и правилах сочетаемости звуков.

Слой лексики, в своей основе восходящий к древнему периоду, в Японии именуется 和語 (ваго), то есть «японские слова». Туда входят оба указанных выше слоя (алтайский и австронезийский), а также древние заимствования из корейского (вроде 寺 (тэра) ‘буддийский храм’) или китайского (вроде 馬 (ума) ‘лошадь’). Хотя с научной точки зрения среди ваго есть и действительно исконные слова, и древние заимствования, для японского языкового сознания все они воспринимаются как единый класс лексики, противопоставленный более поздним заимствованиям, чей неисконный характер ощущается носителями языка.

С середины I тысячелетия н. э. Япония подверглась значительному влиянию Китая, проявившемуся в том числе и в языковой области. Не имевшие до того письменности японцы заимствовали иероглифы (первые дошедшие до нас памятники относятся к VIII в.), а вместе с иероглифами из Китая заимствовались и их чтения, подвергшиеся фонетической адаптации. Иероглиф, как правило, получал китайское, заимствованное, и японское, подобранное по смыслу чтение (нередко тех и других чтений могло быть более одного). Китайское чтение обычно соответствует корню, иногда совпадающему с целым словом. В результате в японский язык из китайского пришло множество слов и корней, а из корней китайского происхождения с того времени постоянно образовывались и продолжают образовываться новые слова. Данный класс лексики именуется в Японии 漢語 (канго — «китайские слова»), он противопоставляется классу ваго. Канго имеют в современном языке заметные отличия от других слов.

Первые заимствования из европейских языков (португальского, испанского, затем голландского) появились в Японии в XVI— XVII вв., но массовый процесс освоения западной лексики начался после «открытия» Японии в 50-х гг. XIX в. и особенно после революции Мэйдзи (1867—1868 гг.), когда началась ее европеизация. Первоначально заимствования приходили из разных германских и романских языков, но в XX в. стали преобладать заимствования из американского варианта английского языка, а начиная с периода американской оккупации (1945—1952) они значительно превосходят по количеству заимствования из любых других языков. В настоящее время чуть ли не любое английское слово может (после необходимой фонетической адаптации) быть употреблено как заимствование, хотя бы в качестве компонента заимствованного сочетания. Немало сложных слов или словосочетаний сконструировано из компонентов английского происхождения в самой Японии, отсутствуя в английском языке: noo-airon ‘нет’ + ‘утюг’ = ‘изделие, которое нельзя гладить’, noo-mai-kaa-dee　‘нет’ + ‘мой’ + ‘автомобиль’ + ‘день’ = ‘день, когда не рекомендуется пользоваться личными автомобилями’. Весь класс слов, пришедших из западных языков в последние столетия, именуется 外来語 (гайрайго), то есть «слова, пришедшие извне».

Три класса слов — ваго, канго и гайрайго — четко противопоставлены в современном японском языке. Если оценить общее число слов, включаемых в словари, то самым многочисленным классом оказываются канго, их значительно больше, чем ваго или гайрайго. Однако если посчитать статистическое распределение классов слов в текстах, то соотношение оказывается иным: на первое место выходят ваго, поскольку они господствуют в наиболее частотных группах лексики: в служебных словах, местоимениях, глаголах с наиболее общим значением и пр. Среди канго и гайрайго, напротив, много редких слов. Это во многом связано со стилистическими различиями трех лексических классов. Канго всегда были связаны с письменной культурой, среди них преобладают книжные слова, нередко непонятные на слух, но легко воспринимаемые в иероглифической записи. Гайрайго, наоборот, часто появляются в языке устным путем вместе с теми или иными реалиями, приходящими из США. Поэтому соотношение лексики разных классов зависит от характера текста. В научных, технических, политических, экономических, юридических и пр. текстах много канго. Отмечают их удобство для создания терминов, которые должны быть одновременно и новыми и понятными, поскольку, зная иероглифы, можно догадаться о значении составленного из них не знакомого ранее слова. А гайрайго распространены и нередко господствуют в текстах (письменных и устных), связанных со сферой потребления. Если в газетах в среднем они в 60-е гг. составляли 4 % слов (с тех пор процент несколько увеличился), то в рекламе, на страницах, посвященных спорту, эстрадной музыке и пр., они и тогда составляли и продолжают составлять большинство лексики. Среди компьютерной терминологии гайрайго, по некоторым данным, составляют 99 %. Сейчас количество гайрайго, безусловно, растет. По данным массового обследования журнальной лексики за 1994 г., среди всех 693 173 словоупотреблений оказалось 85 710 гайрайго, то есть около 12,4 %, а в перечне 45 385 разных слов, зафиксированных хотя бы раз в текстах, гайрайго было 15 779, то есть примерно 34,8 % — более трети [Gendai 2005—2006, 1: 32]. Однако за пределами областей современного потребления и высоких технологий гайрайго намного меньше. Ваго, помимо грамматических элементов и сильно грамматикализованной лексики, обычно связаны со сферой быта и природы, среди них мало терминов.

В связи с этим в японском языке очень развита синонимия: имеются тройки из ваго, канго и гайрайго или пары из слов каких-то двух классов со сходным значением. В основном, однако, имеются не полные синонимы, а слова, различающиеся стилистическими характеристиками, а иногда и частью компонентов значения. Ваго 森 (мори) и 林 (хаяси) ‘лес’ свойственны бытовой речи, в официальных и книжных текстах скорее встретится канго 森林 (синрин) с тем же значением (син и рин — китайские чтения иероглифов, у которых японскими чтениями будут соответственно мори и хаяси). Конкретный человек — 人 (хито — ваго), но человек как биологический вид — 人間 (нингэн — канго). Гайрайго связаны с западными стилем быта и пр.: вареный по-японски рис — 飯 (мэси — ваго) или ご飯 (гохан — канго), но рис, сваренный по-европейски, может быть обозначен лишь словом ライス (райсу — гайрайго из английского rice). Даже при наличии нескольких слов (ваго и канго) со значением ‘жена’ появилось гайрайго ワイフ (вайфу) из английского wife: оно предпочтительнее, если речь идет о поведении, не соответствующем традиционным японским стандартам (например, если жена путешествует без мужа).

Три лексических класса достаточно четко различаются по многим параметрам, не только указанным выше семантическим и стилистическим, но и по формальным на разных уровнях языка. Эти различия в большинстве случаев не абсолютны, но статистические предпочтения очевидны. На письме ваго передаются либо иероглифами (корни слов), либо одной из двух употребительных японских азбук — ひらがな (хирагана) (ею пишутся окончания и служебные слова), канго — как правило, иероглифами, гайрайго — знаками другой слоговой азбуки, カタカナ (катакана). Фонологические системы трех классов не вполне одинаковы: долгие гласные, двойные согласные и палатализованные согласные встречаются, за некоторыми исключениями, лишь в канго и гайрайго, а некоторые периферийные фонемы — только в гайрайго. Морфонологические правила фонемной и слоговой структуры морфем очень жестки для канго (что обусловлено жесткостью соответствующих правил в китайском языке, хотя при заимствовании правила несколько изменились), менее строги для ваго и достаточно свободны для гайрайго. Непроизводные канго и гайрайго почти всегда относятся лишь к двум частям речи — именам и непредикативным прилагательным; для образования глаголов в этих классах используется специальный вспомогательный элемент — вербализатор する (суру) или один из его эквивалентов. Простые глаголы (без вербализатора), предикативные прилагательные, наречия, приименные и (за отдельными исключениями) служебные слова относятся к ваго.

Синтаксис японского языка в основном алтайского типа, однако последовательности канго и гайрайго (иногда с вкраплениями ваго) могут образовывать сцепления — фрагменты изолирующего строя, обусловленные воздействием китайского языка. В целом строй японского языка может быть охарактеризован как агглютинативный, сходный со строем алтайских языков. Однако в глаголе имеются заметные черты флективности, а из китайского языка в японский проникли некоторые черты изолирующего строя.

Японское письмо весьма сложно по своему составу. В настоящее время в нем используются иероглифы, заимствованные из Китая, два вида созданных в Японии на базе иероглифов азбук — хирагана и катакана — и латинское письмо. К этому можно добавить постоянно встречающиеся в текстах международные «иероглифы» вроде арабских цифр и редкие знаки других в прошлом употреблявшихся японских азбук (так называемая хэнтайгана). Несмотря на сложную систему письма, Япония уже к началу XX в. была страной сплошной грамотности.

Случаи употребления в Японии китайского письма фиксируются с IV или V в. н. э. (ранее в Японии письменности не было), но древнейшие дошедшие до нас памятники (чисто иероглифические) датируются началом VIII в. О приписывании китайским иероглифам китайских и японских чтений и о формировании в связи с заимствованием иероглифов подсистемы канго см. выше. Среди множества иероглифов (их количество в прошлом исчислялось десятками тысяч) фиксируется и очень небольшое число знаков японского происхождения, у которых есть лишь японское чтение.

Уже в VIII в. появляются случаи фонетического использования знаков, первоначально для записи собственных имен и обрядовых формул. Виды японского фонетического письма получили общее название 仮名 (кана — буквально ‘временное письмо’ в отличие от «постоянного письма» — иероглифов). Поначалу в фонетическом значении использовались иероглифы в неизменном виде: так называемая манъёгана от названия поэтического памятника середины VIII в. «Манъёсю». Изменения графического облика фонетически используемых иероглифов привели в IX в. к появлению различных систем чисто фонетических (алфавитных) знаков. Среди разных видов каны с X в. стали известны два основных: хирагана и катакана; они постепенно вытеснили прочие виды каны и широко используются до сих пор.

Знаки хираганы и знаки катаканы произошли из упрощенных вариантов иероглифов, принадлежавших к разным стилям письма, поэтому написание знаков в двух азбуках различно. Однако обе азбуки построены по одному и тому же принципу и их знаки взаимно однозначно соответствуют друг другу. Традиционно хирагану и катакану относят к слоговому письму. Однако одним знаком здесь пишутся лишь слоги самой простой структуры, типа «согласный + гласный» (или слоги из одного гласного). Если слог имеет более сложную структуру, он пишется двумя (изредка даже тремя) знаками. На самом деле знаку хираганы или катаканы соответствует основная единица японской лингвистической традиции — 音 (он — мора). В период возникновения каны это соответствие было, вероятно, строгим, но в современном языке оно иногда нарушается за счет фонем, появившихся в языке позже. Прежде всего, слоги, состоящие из палатализованного согласного и гласного, пишутся двумя знаками: палатализованные согласные распространились лишь под влиянием массовых заимствований из китайского языка. Позже расхождения еще более увеличились за счет слогов, встречающихся только в гайрайго.

В истории японского языка соотношение разных видов письма было не одинаковым. С VIII по XIX в. использовалось чисто иероглифическое письмо, так называемый 漢文 (камбун — ‘китайское письмо’), оно господствовало в деловой сфере и до XVII в. в науке. Тексты на камбуне писались по правилам китайского синтаксиса, однако для их прочтения по-японски употреблялись специальные значки с указанием на японский порядок. Также добавлялись значки для вставления в текст японских грамматических показателей, поскольку для них не было подходящих иероглифов. С другой стороны, в XI—XIV вв. (иногда и позже) распространение получило и письмо чистой каной, иногда с отдельными вкраплениями простых иероглифов (так называемое «женское письмо», обычно употреблявшееся женщинами). Но уже много веков существовала и тенденция писать иероглифами знаменательные слова, а каной — грамматические элементы: служебные слова и окончания. С XIX в. такой способ распределения видов письменности стал нормативным. Из двух видов каны в этой функции используется, как правило, хирагана. При отсутствии в обычном японском письме пробела его роль отчасти восполняется распределением азбук: если после знака хираганы идет иероглиф, между ними, как правило, проходит граница синтагм. Впрочем, в книгах для маленьких детей и учебной литературе пробел уже иногда встречается, но отделяются им не слова, а именно синтагмы (文節 бунсэцу).

Функции катаканы в прошлом могли быть теми же, что и у хираганы, но в современном языке они стали иными: как упоминалось выше, ею, как правило, пишутся гайрайго. Однако некоторые слова, заимствованные давно (не позже XIX в.) и широко известные, могут писаться иероглифами. Некоторые из них пишутся подобранными по смыслу знаками (煙草 табако ‘табак’ — иероглифами со значением ‘дым’ и ‘трава’), другие, как 珈琲 (ко:хи: — ‘кофе’), записываются иероглифами, употребляемыми фонетически. С другой стороны, катаканой могут писаться и слова, не относящиеся к гайрайго, особенно часто — звукоподражания и образоподражания (ономатопеи).

Такое распределение наиболее строго выдерживалось в первой половине XX в. После Второй мировой войны в Японии прошел ряд реформ письменности: была изменена орфография каны в сторону сближения написания со звучанием и отмены большей части исторических написаний, упрощено написание ряда иероглифов и введен так называемый иероглифический минимум. Последняя реформа означала рекомендацию пользоваться лишь ограниченным числом наиболее частых и общеизвестных иероглифов, именно их изучают в начальной и средней школе (первоначально — 1 850 знаков, теперь — 1 945 знаков, к которым добавляется 266 знаков, используемых в собственных именах). Вследствие этого слова, писавшиеся иероглифами, не вошедшими в минимум, стали записываться хираганой или даже катаканой. Если сложное слово записывалось иероглифами, часть из которых вошла в минимум, а часть — нет, то возможно сочетание каны с иероглифами в лексической части одного и того же слова, что ранее было невозможно. Однако если орфографическая реформа и упрощение написаний иероглифов стали общепринятыми, то иероглифический минимум имеет лишь рекомендательный характер, и многие не предусмотренные им привычные написания на практике сохранились (что и стало причиной некоторого увеличения минимума). Однако в целом минимум соблюдается: в массовом обследовании языка журналов выявлено, что из тысячи самых частотных иероглифов лишь 15 не входят в число 1 945 знаков минимума.

Запись японских текстов латинским письмом после первых опытов португальцев в конце XVI — начале XVII в. стала вновь применяться после «открытия Японии», первоначально в основном для нужд иностранцев. Массовое распространение в самой Японии латиница получила лишь после Второй мировой войны. Из нескольких конкурировавших между собой систем господствующей (безусловно, под американским влиянием) и в Японии, и за ее пределами стала разработанная еще в XIX в. Дж. Хэпбёрном латиница, специально приспособленная для носителей английского языка и плохо отражающая японскую фонологию. Другие виды латиницы иногда продолжают использоваться, например, в картографии. В современной Японии латиница имеет три функции. Во-первых, ее используют в помощь иностранцам для транскрипции японских слов, преимущественно собственных имен (дорожные указатели, уличные надписи и пр.). Во-вторых, к ней прибегают, если катакана не может передать отдельные звуки: аббревиатуры, инициалы иностранцев. В-третьих, она используется для записи гайрайго, если важно, прежде всего, передать американский «имидж» слова или выражения (надпись на майке, заголовок молодежного журнала и пр.). В таких случаях имитируется текст на английском языке, хотя в нем могут быть и слова, реально в этом языке отсутствующие и придуманные из англоязычных элементов в Японии. Как указывают исследователи, американизмы в японском языке имеют две функции: передачи информации и создания американского «имиджа»; чем бо́льшую роль играет первая функция, тем скорее слово будет писаться катаканой, чем важнее вторая функция, тем больше вероятность использования латинского письма.

Традиционное направление японского письма, заимствованное из Китая, — по столбцам сверху вниз, справа налево. Издавна, однако, встречалось (например, в надписях) и направление в строчку, первоначально также справа налево. В XX в. под западным влиянием распространилось и написание в строчку слева направо, оно полностью вытеснило написание в строчку справа налево и конкурирует с обычным написанием по столбцам. Сейчас оно преобладает в уличных надписях, в пояснительных текстах на телевидении и в некоторых видах литературы: в энциклопедиях, справочниках, ежегодниках, иногда в научных изданиях, тогда как в газетах и в художественной литературе пока господствует традиционное направление.

Япония принадлежит к числу сравнительно немногих стран с самостоятельно сложившейся лингвистической традицией. Как и другие традиции, она сформировалась на основе изучения своего языка без его сопоставления с другими языками. Первоначально изучался бунго, со второй половины XIX в. методы описания, выработанные на его материале, стали переноситься на современный стандартный язык.

Вплоть до XVII в. японский язык рассматривался на основе китайской традиции. С IX в. создавались иероглифические словари, с X в. началось комментирование древних памятников, в конце XII в. началась деятельность по нормированию орфографии японских слоговых азбук. Лишь в период «закрытой Японии», в XVII—XIX вв., когда стала формироваться национальная наука, независимая от Китая, сложилась и оригинальная лингвистическая традиция. Буддийский монах Кэйтю (вторая половина XVII в.) в целях уточнения орфографических норм реконструировал историческую орфографию памятников VIII—IX вв., отражавшую фонетику языка того времени. Во второй половине XVIII в. Фудзитани Нариакира и Мотоори Норинага разработали грамматическое (морфологическое) описание бунго, их деятельность в первой половине XIX в. продолжили Судзуки Акира, Тодзё Гимон и др. Здесь японская традиция была полностью оригинальна, так как в Китае не было грамматики как особого раздела языкознания. В результате были разработаны классификация частей речи, выделявшая имена, предикативные прилагательные и глаголы, знаменательные и служебные слова, и система глагольного и адъективного спряжения. Синтаксис до европеизации Японии разработан не был.

Японская традиция XVII—XIX вв. в ряде отношений предложила подходы, отличные от подходов, принятых в европейской науке, и, безусловно, основанные на психолингвистических представлениях носителей японского языка. Первичная единица фонетики в ней — не звук в нашем понимании, а 音 он — единица, состоящая из согласного и гласного. Но он — и не слог, поскольку вторые компоненты долгих гласных и дифтонгов и конечно-слоговые согласные (носовые и геминаты) рассматриваются как отдельные оны. Нетрудно видеть, что в целом (при некоторых исключениях) именно эта единица записывается отдельным знаком в хирагане и катакане. Из единиц, выделяемых в европейской науке, он ближе всего к море — единице, выделявшейся еще в античности для описания греческого и латинского стихосложения (открытый слог с кратким гласным равен одной море, слог с долгим гласным или дифтонгом и любой закрытый слог — двум морам). Безусловно, традиционная японская трактовка отражает фонологическую и морфонологическую структуру японского языка с очень строгой структурой слога и малым количеством мор. Поэтому в японском «звуковом мышлении», как указывал Е. Д. Поливанов, звуки осознаются не сами по себе, а как «элементы слогопредставлений».

В морфологии в качестве основных единиц выделялись слова, причем общий термин для слова 語 (го) появился уже в период европеизации, а до того использовались лишь отдельные термины для знаменательных слов 言葉 (котоба) и для служебных слов てにをは (тэниоха). Однако границы слов часто проводились не так, как это принято в западной и отечественной японистике в соответствии с критериями, принятыми в европейской науке. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что знаменательные го (котоба) соответствуют основам слов (не корням!), а служебные го (тэниоха) — как служебным словам, так и аффиксам словоизменения. Исключение, однако, составлял случай, когда, по европейским критериям, морфемная граница проходит внутри моры. В этом случае начальный гласный окончания (иногда составляющий окончание целиком) включался в знаменательное го, а в глаголе выделялись ступени чередования (не членимые на значимые части). Например, в глаголе 読む (ёму — ‘читать’) выделялись ступени чередования («основы», в традиционном русском переводе) ёма, ёми, ёму, ёмэ, ёмо. Ко всем «основам» могут далее присоединяться служебные го, а вторая, третья и четвертая «основы» употребляются самостоятельно. Из соображений системности так же трактовались и глаголы с гласным исходом основы, и предикативные прилагательные (где основа всегда имеет гласный исход). Например, у 食べる (табэру — ‘есть, кушать’) выделялись «основы» (опять-таки не членимые по значению на части): табэ, табэ, табэру, табэрэ, табэё. Затем «основы» выделялись и у приглагольных служебных го. В итоге, например, последовательность 読ませられました ёмасэрарэмасита ‘был вынужден читать’ (вежливо) с европейской точки зрения — одна словоформа с основой (равной корню) ём- и четырьмя аффиксами: -асэ-, -рарэ-, -мас-, -ита, но с японской точки зрения это пять слов: ёма, сэ, рарэ, маси, та.

С XIX в. в Японию начали проникать идеи европейской науки о языке. Первая грамматика, основанная на европейских образцах, появилась еще в «закрытой» Японии в 1833 г., но активная европеизация японской традиции шла, прежде всего, во второй половине XIX в. (Оцуки Фумихико и др.). Она, однако, не привела к полному отказу от традиционных подходов; в первой половине XX в. произошел синтез японской и европейской традиций, окончательно достигнутый в 30-е гг. XX в. в трудах Хасимото Синкити, оказавших значительное влияние на последующее развитие японской науки. Важны были также идеи, выдвинутые в 1941 г. Токиэда Мотоки, еще более ориентировавшимся на японскую традицию XVII—XIX вв. Например, осталось традиционное понятие он, но оны стали делиться на фонемы. Были сохранены прежние части речи, включая два класса служебных го — изменяемые по «основам» и неизменяемые (их нет в европейских классификациях), но к ним добавились ранее отсутствовавшие наречия и местоимения. Понятие го и выделение ступеней чередования («основ») также остались, но Хасимото ввел еще одну единицу, соотносимую со словом — 文節 бунсэцу (соответствующую синтагме). Такая единица образуется сочетанием знаменательного го со всеми примыкающими к нему служебными.

Такое выделение единиц фонетики (фонологии) и грамматики до сих пор преобладаете японской науке о языке. Однако центр внимания в послевоенные годы сдвинулся в сторону изучения социального функционирования языка. Ведущее место заняла школа языкового существования 言語生活 (гэнго-сэйкацу), ее видными представителями были Нисио Минору, Ивабути Эцутаро, Сибата Такэси и др. С 60-х гг. под американским влиянием получила распространение генеративная лингвистика, некоторые лингвисты (например, Сибатани Масаеси) стремятся сочетать идеи и методы американской и традиционной японской науки. Активно развивается типология (Сибатани Масаеси, Цунода Тасаку и др.). Число лингвистов и лингвистических публикаций в Японии очень велико, что связано с традиционно большим вниманием, уделяемым вопросам языка в японской культуре. Помимо изучения «стандартного языка» и «обшего языка», детально исследуются старые и новые японские диалекты, много делается в области изучения истории японского языка по письменным памятникам, очень хорошо развита лексикография. Слабым местом японской лингвистики остается сравнительно-историческое языкознание.

Первые описания японского языка с позиций европейской традиции появились в конце XVI и начале XVII в., их авторами были португальские миссионеры, в 1595 и 1603 гг. появились первые словари, а в 1604 г. — первая грамматика Ж. Родригиша (Родригеса). В период «закрытой Японии» изучение японского языка в Европе надолго прервалось. Оно возобновилось лишь в конце XIX в., особенно важны были исследования английских японистов У. Дж. Астона, Б. X. Чемберлена, Дж. Б. Сансома. В России первая грамматика японского языка миссионера Д. Д. Смирнова, очень оригинальная по идеям, была издана в 1890 г. В XX в. в Западной Европе преобладали учебные и практические грамматики и словари, изучалась также история языка (Ш. Агеноэр во Франции, Г. Венк в ФРГ). Наиболее интенсивное изучение японского языка, тесно связанное с развитием лингвистической теории, долгое время шло в двух странах — в США и СССР. В США основы изучения японской фонологии и грамматики заложил один из ведущих теоретиков дескриптивной лингвистики Б. Блок, его идеи были развиты Р. Э. Миллером, также занимавшимся компаративистикой, и С. Э. Мартином, автором самой обширной за пределами Японии японской грамматики. С 60-х гг. XX в. к японскому языку .стали применяться идеи и методы генеративизма, ведущую роль здесь играли постоянно живущие в США ученые японского происхождения — Куно Сусуму, Курода Сигэюки, существенные работы публиковал также Дж. МакКоли. Важную организующую роль играют регулярные конференции по японской и корейской лингвистике, проводимые с 1989 года под эгидой Стэнфордского центра по изучению языка и информации, в материалах этих конференций публикуются многие известные японисты.

В России основы научного изучения японского языка заложил в 10-е—30-е гг. XX в. Е. Д. Поливанов, в те же годы школа исследователей этого языка была создана Н. И. Конрадом. Развитие отечественной японистики было постоянно связано с развитием общелингвистических теорий и методов, многие специалисты по японскому языку также занимались общими проблемами лингвистики и другими языками: Е. Д. Поливанов, А. А. Холодович, И. Ф. Вардуль, С. А. Старостин. Наряду с ними вклад в изучение японского языка внесли Е. М. Колпакчи, Н. И. Фельдман, А. А. Пашковский, Н. А. Сыромятников, И. В. Головнин и др..

Краткий очерк западной японистики до 60-х гг. XX в. см. в книге Р. Э. Миллера, а очерк отечественной японистики до того же времени — в книге Алпатов 1988] Историографические работы, более или менее полно охватывающие последние десятилетия, к сожалению, не известны.

Литература

• Теоретическая грамматика японского языка. В. М. Алпатов, П. М. Аркадьев, В. И. Подлесская; Российский гос. гумантар. ун-т, Ин-т востоковедения РАН. — М.: Наталис, 2008. ISBN 978-5-8062-0291-9. ISBN 978-5-8062-0292-6