Участник:Bhudh/Книги/Тронский, Иосиф. Общеиндоевропейское языковое состояние/I. Реконструкция звукового строя/Ларингальная теория
Ларингальная теория имела весьма своеобразную судьбу, и этапы ее развития неоднократно излагались. Это не очень частый в истории языкознания случай, когда гипотеза, дедуктивно выведенная на основе последовательного анализа системных соотношений языка, мало кем принятая и полузабытая, получает полвека спустя неожиданное подтверждение в новооткрытом языковом материале.
Ларингальная гипотеза восходит ко времени коренного пересмотра представлений о древнейшей индоевропейской звуковой системе, который имел место в 70-е годы прошлого столетия. По мере того как росло убеждение в закономерности звуковых изменений, становилось все яснее, что постоянные звуковые соответствия между индоевропейскими языками в ряде случаев восходят к звуковым архетипам, не сохранившимся в исторически известных языках. В разработке новой реконструкции праиндоевропейской фонетики приняли участие многие исследователи, но одно из наиболее видных мест в этом движении принадлежит Ф. Де-Соссюру (1857—1913).
Посмертной славой Де-Соссюр обязан главным образом своему «Курсу общей лингвистики» (1916), в котором он выступил как теоретик синхронного языкознания, направленного на изучение языковых систем. Это стремление — понять язык как целостную систему — проходит через всю научную биографию исследователя. Самый крупный из изданных при его жизни трудов, который он выпустил в свет, будучи еще студентом, «Мемуар о первичной системе гласных в индоевропейских языках», тоже был направлен на изучение системы, но в качестве предмета был выбран индоевропейский праязык. Сравнительно-исторический метод давал только материал для исследования, целью которого было познание закономерностей системного характера. Из противоречий системы делались исторические выводы.
При оценке «Мемуара» необходимо иметь в виду, что во время его написания еще господствовало, хотя и начало подвергаться критике, представление о первичности индоиранского вокализма a, i, u и о «расщеплении» a в северно-европейских языках (кельтском, германском и балто-славянском) на e и a (или o), равно как и дальнейшем «расщеплении» этого последнего a (или o) на a и o. Условия этих «расщеплений», причины, по которым в одних случаях возникает e, а в других сохраняется a и т. д., оставались загадкой. Для того чтобы найти в этих соотношениях момент закономерности, необходимо было брать южноевропейское состояние максимального многообразия за исходное и рассматривать северноевропейскую и индоиранскую системы как редукции. На эту точку зрения и становится автор «Мемуара» (стр. 115), и притом более решительно и последовательно, чем те его предшественники (А. Амелунг, К. Бругман), мысль которых работала в том же направлении. Но основная заслуга «Мемуара» Де-Соссюра — в разработке теории индоевропейских сонантов, способных в зависимости от позиционных условий выступать в слогообразующей и неслогообразующей функции. Вокализм индоевропейского корня может быть образован одним гласным, но очень часто состоит из гласного, сопровождающегося сонантом i, u, r, l, m, n, сонантическим коэффициентом, по терминологии Де-Соссюра. Как известно, индоевропейский корень способен выступать в полном виде (полная ступень) и сокращенно, с выпадением корневого гласного (слабая ступень): греч. πέτ-ο-μαι — ἐ-πτ-ό-μην. Если корневой гласный имеет при себе сонантический коэффициент, образующий вместе с ним дифтонг, то выпадение гласного сопровождается вокализацией сонанта: греч. πείθω — ἐ-πιτ-ό-μην, лат. deic-ō (> dīcō) — dĭc-tus и т. д. Соотношение группы «гласный + сонантический коэффициент» на полной ступени корня с вокализованным сонантом на слабой ступени становится моделью для новой остроумной гипотезы. Известно было, что в условиях, когда краткий корневой гласный исчезает, а дифтонг заменяется слоговым сонантом, корни, содержащие долгий гласный, являют некий краткий гласный, неодинаковый в разных языках: в индоиранских языках i, в латинском a, в греческом чаще всего α, но возможны ε и ο и т. д.: лат. fē-c-ī — fă-c-tus: д.-и. dá-dhā-mi — dhi-táḥ, греч. τί-θη-μι — θε-τός, τρώγ-ω — ἔ-τρᾰγ-ον. Это соответствие гласных на слабой ступени впоследствии определялось как отражение особого гласного неопределенного тембра, названного «индоевропейским шва» (термин принадлежит А. Фику). Де-Соссюр, однако, усматривал здесь не гласный, а, наподобие слабой ступени дифтонгов, опять-таки вокализацию сонантических коэффициентов. Он находил возможным приписать индоевропейскому праязыку лишь два гласных звука: a1 (в современной нотации *e), основной гласный звук всех корней, с которым иногда чередуется в неизвестных условиях a2 (по-современному *o). В тех же случаях, когда южноевропейские языки обнаруживают гласный a или гласный o, не чередующийся с e, и гласные эти не восходят к носовому или плавному сонанту, он видел отражение особых вокализованных сонантов. Соответственно устанавливаются, помимо перечисленных выше сонантов, еще два коэффициента, один из которых при вокализации дает тембр a, а другой o; соответственно они получают знаки A и o̬. Никаких предположений по поводу фонетической природы этих звуков автор не высказывает.
Таким образом, долгие гласные индоевропейских корней восходят к сочетанию краткого корневого гласного главным образом с сонантическими коэффициентами. Они сходны с дифтонгами, и этим объясняется, что на сокращенной ступени корня, когда корневой гласный исчезает, их место заступает вокализованный сонант. Характером сонанта обусловлена тембровая характеристика долгого гласного.
Особый интерес представляет группа «сонант + A». Если сонанту предшествует гласный и сонант, таким образом, является неслоговым, например *genA-, A выпадает перед гласным и вокализуется перед согласным; когда же сонант следует за согласным и в положении между согласным и A становится слоговым, например *gn̥A-, возникает долгий слоговой сонант (в нашем примере *gn̥̄-). Таким путем создаются ī, ū, m̥̄, n̥̄, r̥̄, l̥̄. Индоевропейские долгие плавные и носовые сонанты были впервые открыты Де-Соссюром в «Мемуаре». Он установил условия их возникновения и отражения в отдельных языках.
Действительно, долгие слоговые сонанты с их отражениями показывают, что элемент, названный Де-Соссюром А, должен рассматриваться как согласный. Если бы речь шла о гласном, впоследствии получившем обозначение ə, слабой ступенью корня типа *pelə-, *pleə- > plē- было бы *plə-, так что сочетание с суффиксом -no- создавало бы формы д.-и. *priṇá, гот. *flans и т. п.; в действительности мы имеем д.-и. pūrṇá, гот. fulls и т. д., восходящее к *pl̥̄nós, которое предполагает сочетание сонанта l не с гласным, а с согласным.
В своей дальнейшей научной деятельности Де-Соссюр только один раз вернулся к вопросу о сонантических коэффициентах — в докладе о древнеиндийских глухих придыхательных, прочитанном в 1891 г. в Парижском лингвистическом обществе и известном лишь по краткому протоколу, напечатанному в «Бюллетене» общества. Исследователь объяснял возникновение некоторых th в санскрите сочетанием и.-е. *t со шва, элидирующимся перед гласным: д.-и. pr̥thúḥ < *pr̥tʾús где *pr̥tʾ- < *pretə- после выпадения корневого -e-. Термина «сонантический коэффициент» в протоколе нет, и автор пользуется обозначением ə, которое стало уже общепринятым. Однако речь идет не о гласном шва, а о сонанте (прежнем A), элидирующемся перед гласным, но придающем предшествующему t характер глухой аспираты.
Начинавшее в 80-е гг. господствовать младограмматическое направление приняло далеко не все положения Де-Соссюра. Младограмматикам, с их тенденцией к изолированному рассмотрению единичных процессов языкового развития, изложение «Мемуара» показалось слишком «системным» и искусственным. Ведущие деятели новой школы — Г. Остгоф и К. Бругман — приняли, правда, установленные Де-Соссюром долгие слоговые сонанты, но отвергли его сонантические коэффициенты. В системе К. Бругмана остался только тот определяемый соответствием греко-италийского а и индоиранского i звук, который Де-Соссюр считал слоговым вариантом A, но вошел не как сонант, а как краткий гласный неопределенного тембра, «шва». Вопроса о происхождении долгих гласных младограмматики не ставили. Они не шли дальше сравнительно-исторической реконструкции общеиндоевропейского языкового состояния в эпоху «распадения» праязыка и не считали возможным даже высказывать предположения о процессах, которые к этому состоянию привели.
Отвергнутая преобладающим большинством языковедов гипотеза Де-Соссюра о сонантических коэффициентах получила дальнейшее развитие у тех немногих исследователей, которые считали индоевропейскую языковую семью генетически родственной другим семьям — семито-хамитической или урало-алтайской — и стремились реконструировать гораздо более отдаленные праязыки, чем индоевропейский, например праиндоевропейскосемитохамитический. Датский германист Г. Меллер, разрабатывавший в течение ряда десятилетий вопросы родства индоевропейских языков с семитическими, немедленно по выходе в свет «Мемуара» высказался положительно об идее сонантических коэффициентов, но указал, что последовательнее было бы принять три таких элемента вместо двух. В дальнейших работах Меллер выдвинул предположение о родстве сонантических коэффициентов, относительно фонетической природы которых Де-Соссюр не высказывался, с семитическими ларингалами. Исходя из господствовавших в то время представлений о моновокаличности протосемитической звуковой системы, он приписал моновокалический строй также и общему предку семитических и индоевропейских языков: единственный гласный приближался по фонетическому типу к e. В языке этом, как и семитических языках исторического времени, корень был чисто консонантным и слово начиналось всегда с согласного звука. Между тем для общеиндоевропейского Меллер принимал уже три гласные *e, *a, *o — краткие и долгие; *a и *o (не чередующееся с *e) имелись на полной ступени корня, а не только на редуцированной, и корень мог начинаться на полной ступени с гласного: *es-, *ag-, *od- и т. п. При моновокалическом истоке это многообразие обязано своим возникновением действию ларингальных, которые уже не только удлиняют предшествующий гласный, но и могут находиться перед гласным, особенно в начале слова, и придавать последующему гласному тембр a или o. Гласное начало слова связано с потерей ларингалов. Все эти процессы происходили, по мнению Меллера, на путях развития от праиндоевропейскосемитического к праиндоевропейскому.
Для праиндоевропейскосемитохамитического Меллер устанавливал по крайней мере пять ларингальных звуков.
В теории Меллера концепция сонантических коэффициентов, созданная Де-Соссюром, выступает в радикально преобразованном виде. Коэффициенты обрели фонетическую природу и стали ларингалами; отныне может уже идти речь о ларингальной теории. К воздействию ларингала на предшествующий гласный, количественному и качественному, и вокализации на слабой ступени корня присоединилось качественное воздействие на последующий единственный гласный. Однако моновокалическая гипотеза или предположение об обязательности согласного начала слова не вытекали из данных сравнительной индоевропейской морфологии. Она держалась на представлении об общем праязыке для индоевропейского и семитического и вместе с ним падала.
За Меллером почти никто не последовал. В пользу того или иного варианта ларингальной теории раздавались лишь единичные голоса.
Новый этап ее развития наступил в 1927 г., когда Ю. Курилович выступил с утверждением, что хеттское ḫ является отражением постулированного Де-Соссюром согласного шва. Концепция, основанная у своего первого автора на дедуктивных соображениях системного характера, а у Меллера покоившаяся на весьма спорной теории родства семитических языков с индоевропейскими, вдруг оказалась в соответствии с реальными фактами новооткрытого индоевропейского языка. При этом подтвердились (хотя бы частично) предположения обоих основоположников ларингальной теории. Если хет. paḫš- 'хранить' связывалось с и.-е. корнем *рā-, *pō- 'хранить', 'питать' (лат. pāsco, pabulum, греч. πῶυ, д.-и. pāti) и оправдывало предположенное Де-Соссюром возведение долгих гласных к сочетанию кратких с сонантическим коэффициентом, то корневое соответствие хет. ḫarkiš 'белый', д.-и. árjuna-, греч. ἀργός, ἀργής, лат. argentum подтверждало положение Меллера о начальном ларингале там, где в прежде известных индоевропейских языках корень начинался с гласного. Курилович посвятил этому ряд статей, вызвавших оживленные отклики, а затем подробно изложил свои взгляды в книге «Etudes indoeuropeennes», которая и дает наилучшее представление о форме, приданной им ларингальной теории в начале 30-х годов.
Согласно Куриловичу, каждый исконный долгий гласный, т. е. не происходящий от удлинения или из слияния двух гласных, есть результат слияния краткого гласного с одним из трех элементов ə̯1, ə̯2, ə̯3: e + ə̯1 > ē; e + ə̯2 > ā; e + ə̯3 > ō; o (чередующееся с e) + ə̯1 > ō. Это слияние (точнее — компенсаторный процесс при выпадении ə̯) имеет место в положении элемента ə̯ между гласным и согласным. Так называемый гласный ə (европ. a = и.-и. i) есть редуцированный краткий гласный e, сохранившийся после исчезновения согласного ə̯ в группе ə̯e, как редукция ə̯e (а не eə̯, как думал ДеСоссюр). Далее всякое индоевропейское слово, начинающееся с гласного, утратило начальный элемент ə̯, характер которого уточняется на основании тембра сохранившегося гласного: e- < ə̯1e-, a- < ə̯2e-, исконное (а не чередующееся с e) o- < ə̯3e-. Возможны и корни с начальными согласными, восходящие к группе ə̯ + согласный. Такие группы упростились в результате исчезновения ə̯ во всех языках, кроме греческого и армянского, где отражением начального ларингала перед согласным являются так называемые протетические гласные перед сонантами. В хеттских словах индоевропейского происхождения ḫ продолжает ə̯2. Имеются, однако, индоевропейские слова с вокализмом ă, хеттские соответствия которым лишены ḫ. Это заставляет предположить еще один элемент ə̯4, придающий гласному тембр a, наравне с ə̯2, но утраченный во всех исторических языках, включая хеттский.
О фонетической природе предполагаемых согласных элементов Курилович не высказывается, приписывая своим выводам только фонологическое значение.
В этой подробно разработанной концепции недостаточно обоснована гипотеза о четырех ларингалах. На вопрос Э. Стёртеванта, нет ли здесь стремления не признавать в праязыке никаких гласных, кроме e, Курилович в цитируемой выше работе (стр. 72) ответил, что «сравнительной грамматике, несмотря на постоянные попытки, никогда не удастся устранить из праязыка все гласные, отличные от e». Однако, признавая триаду индоевропейских кратких гласных, можно легко обойтись одним ларингалом и заменить формулы Куриловича на eə̯ > ē, aə̯ > ā, oə̯ > ō. Хеттский материал также не требует множественности ларингалов, как это показали работы советских хеттологов В. В. Иванова и Т. В. Гамкрелидзе. Они же привели ряд серьезных доводов в пользу фонетической характеристики индоевропейского «ларингала» как фарингального спиранта; в хеттском языке индоевропейский фарингальный был заменен заднеязычным спирантом ḫ, характерным для малоазийской языковой среды.
С точки зрения дистинктивно-семантической мощности языка безразлично, возводится ли индоевропейский вокализм к сочетанию трех ларингалов с одним гласным, или трех гласных с одним ларингалом. Однако нельзя не признать, что при гипотезе трех гласных их дистрибуция и роль в морфологической системе оказывается весьма неравномерной и прихотливо дифференцированной, в то время как три ларингала гораздо легче укладываются в систему согласных и на равных правах с ними образуют сочетания с единственным гласным. Реконструкция состояния с тремя ларингальными несравненно монолитнее и гармоничнее, чем картина, которая получилась бы при одном ларингальном. Это показала теория индоевропейского корня, предложенная Э. Бенвенистом.
По вопросу о количестве ларингалов высказывались разные мнения. Г. Педерсен и его ученик Г. Гендриксен оперировали двумя ларингалами H1 и H2. Другой представитель той же датской школы Л. Гаммерих признавал только один индоевропейский ларингал. На иную точку зрения стала довольно многочисленная группа американских авторов. Э. Сепир, Э. Стёртевант, В. Неман и ряд других языковедов исходили из системы четырех ларингалов, совпадающих в основном с ларингалами Ю. Куриловича.
В 50—60-х годах обнаружились три основные тенденции дальнейшего развития ларингальной теории. Во-первых, учение о ларингалах все глубже внедрялось в понимание праязыковой системы также и с морфонологической точки зрения. Ряд исследований был посвящен функции ларингала на отдельных участках морфологической системы.
Второе направление связано было со все крепнущим убеждением ряда исследователей в том, что падение ларингалов относится к более позднему времени, чем индоевропейское.
Отсюда тенденция не ограничивать поиски рефлекса ларингальных общеиндоевропейскими явлениями, а распространить их на процессы, специфичные для отдельных ветвей, и не только на самых ранних этапах их развития (это делал еще Курилович), но и на более поздних. Сама по себе эта тенденция не может вызывать возражений, но при этом возникал соблазн сделать ларингалы ответственными за все трудные и неразрешенные вопросы традиционной сравнительной грамматики. Естественно, что, вводя новые основные единицы в звуковую система праязыка, легко было высказывать новые предположения. На симпозиуме 1959 г. в Техасе, где различные специалисты делали доклады о рефлексах ларингалов во всех ветвях индоевропейской семьи, эта тенденция проявилась в ряде сообщений, хотя наряду с этим были и более скептические голоса.
С желанием исследователей максимально расширить поле приложения ларингальной теории частично связана и третья тенденция последнего десятилетия — стремление увеличить число постулируемых ларингалов по сравнению с системами Куриловича и Стёртеванта. В этом отношении сыграли значительную роль работы А. Мартине и его доклад на VIII Международном конгрессе языковедов в 1957 г. Мартине находил, что ларингальная теория и другие исследования чрезвычайно сократили количество дистинктивных фонологических единиц, предполагаемых для общеиндоевропейского языка. После того как вокализм был сведен ценой немногих ларингалов до одного гласного, исключены были из состава праязыкового консонантизма глухие аспираты, а вместо трех гуттуральных серий стали приниматься две, он насчитал лишь 21 согласный и 1 гласный, т. е. сравнительно небольшой фонологический инвентарь. Он рекомендовал поэтому исследователям не стесняться в предположениях об исчезнувших общеиндоевропейских фонемах, если только для этого имеются компаративные или структурные основания. Мартине считал фонологически правдоподобным, что в языке, допускающем артикуляцию голосовой щели для образования смыслоразличительных единиц, эта артикуляция будет соединяться по мере возможности с другими, смычными и фрикативными, артикуляциями. Предложенная им теоретическая система содержит десять ларингалов. Я. Пухвел в упомянутом уже исследовании о функции ларингалов в системе индоевропейского глагола принял восемь ларингалов, а Ф. Родригец-Адрадос — шесть ларингалов. Реконструкции этого рода приводят к постулированию систем, очень не похожих на исторические индоевропейские языки. Исследователю, ставшему на этот путь, грозит серьезная опасность отрыва от действительности.
Однако отнюдь не все ларингалисты стали сторонниками того варианта теории, который требует многочисленных ларингалов. Р. Кросленд, например, продолжает оперировать двумя ларингалами H1 и H2 (γ Стёртеванта и ə̯2 Куриловича). Ряд участников сборника «Evidence for laryngeals» тоже удовлетворяется, с точки зрения рефлексов в отдельных ветвях, двумя или тремя ларингалами. Интересна позиция самого обновителя ларингальной теории на хеттской основе Ю. Куриловича. В монографии об индоевропейском аблауте он высказывается против всяких попыток придать элементам ə̯, установленным на функциональной основе, фонетическую реальность и трактовать их как подлинные ларингальные и против тенденции возводить к ларингальным поздние фонетические явления, свойственные отдельным языкам. По его мнению, эти попытки только дискредитируют ларингальную теорию. Он отказывается от своих прежних фонетических объяснений происхождения слогового ə и ограничивается установлением того, что оно является комбинаторным вариантом ə̯ фонетической вокализацией его в определенных положениях. В докладе «Проблемы индоевропейского звукового строя», прочитанном на конференции 1961 г. в Инсбруке, Ю. Курилович уклонился от подробного рассмотрения проблемы ларингальных, однако заметил, что считает ее значение сильно преувеличенным со времени книги Э. Стёртеванта, и высказался против «экстремистских тенденций» ограничить первоначальный индоевропейский вокализм одним e и тем обосновать усиленное развитие консонантизма со многими ларингалами. Исследователь считает возможным сохранить традиционную младограмматическую реконструкцию индоевропейского вокализма с незначительными изменениями: он принимает гласные ē̆, ō̆, ī̆, ū̆ с изъятием ā̆ и введением «ларингала ḫ на основании хеттского». О числе ларингалов прямо не говорится.
Очень сдержанно отзывается о современном состоянии ларингальной теории и другой ее «столп», Э. Бенвенист, — количество научных работ все увеличивается, но успехи невелики и результаты остаются спорными. Как и Курилович, Бенвенист возражает против приписывания фонетической реальности ларингалам, «существам алгебраического порядка».
Разногласия среди сторонников ларингальной теории действительно велики.
В принципе ларингальную теорию можно считать обоснованной. Наличие в общем прошлом индоевропейских языков категории фонем, условно называемых «ларингалами», подтверждается: 1) их отражением в хеттском ḫ 2) системой индоевропейского аблаута, в которой соотношения между полной и слабой ступенью не могут быть приведены к единству без возведения долгого гласного к сочетанию краткого с консонантным элементом; 3) несомненными рефлексами ларингалов в отдельных языках и притом в таких, которые во многих отношениях наилучшим образом сохранили древние языковые черты.
Так, восходящее еще к Де-Соссюру истолкование индоиранских глухих придыхательных как возникших частично из сочетания глухих с ларингальным и поныне представляется весьма убедительным. Чередование глухого с глухим придыхательным в такой архаической парадигме, как авестийский им. п. ед. ч. pantā̊ (< и.-и. *pánt-ās) при род. п. ед. ч. paθō (< и.-и. *path-ás), вряд ли может быть объяснено без привлечения ларингальной гипотезы. Действительно, *pánt-ās восходит к и.-е. *pónt-ēs < *pónt-eə-s, где ларингал в позиции между гласным и согласным, выпадая, удлиняет предшествующий гласный, а в *path-ás отражена индоевропейская слабая ступень корня и суффикса при ударяемом окончании (*pn̥th-és < *pn̥t-ə̯-és), где ларингал в позиции между глухим смычным и гласным превращает глухой смычный в глухой придыхательный.
Ларингальная теория создана на основе совокупного применения нескольких языковедческих методов: сравнительно-исторического в его чистом виде, а рядом с ним также метода восстановления прошлого по рудиментам и метода системной реконструкции — восполнения недостающих частей системы по их связям с известными частями. В этом отношении ларингальная теория отнюдь не является каким-либо разрывом с компаративистской традицией, напротив, она продолжает и совершенствует классические методы.
Вместе с тем, будучи продолжением классической компаративистики, ларингальная теория подымает ее задачи и методы на новую ступень. С тех пор как открытие Куриловича превратило ларингал — будем пользоваться этим установившимся термином — в историческую реальность, реконструкция общеиндоевропейского языкового состояния не может уже ограничиваться условным плоскостным уровнем — хотя бы и многовековым — «праязыка периода распадения». Для этого уровня хеттское ḫ является уже затвердевшим в условиях малоазийской лингвистической среды остатком прошлого, многозначительным рудиментом давно переставшей функционировать фонологической системы, вернее, ряда сменявших друг друга в своем историческом развитии фонологических систем. Ларингал — луч из былого, из доистории индоевропейских языков. Его наличие вынуждает поэтому поставить вопрос о множественности уровней реконструкции. Рядом с «ближней» реконструкцией становится «дальняя», и статика условной системы осложняется динамикой приведшего к созданию этой системы исторического процесса. И в то время как ближняя реконструкция была ориентирована в сторону будущего, имела своей целью разъяснить движение к исторически засвидетельствованный языкам, ларингальная теория — в любом ее варианте — обращена в прошлое, от которого отрекались младограмматики, в объявленную запретной область глоттогонии.
При новых задачах реконструкции меняются также и требования к ее достоверности. А. Мейе мог в свое время утверждать, что «единственная реальность», с которой имеет дело сравнительная грамматика индоевропейских языков, — это «соответствия между засвидетельствованными языками», что «индоевропейский язык восстановить нельзя», а то, что мы называем индоевропейским языком, есть только совокупность соответствий. Глоттогонический подход к реконструкции не может удовлетвориться таким ее пониманием. Для постановки вопроса о происхождении восстанавливаемых звуковых единиц общеиндоевропейского языка они должны быть не алгебраическими знаками, условными обозначениями формул соответствия, а обладать достаточной вероятностью своего исторического бытия. Однако это усложнение задач не сопровождается параллельным увеличением средств для их разрешения. Возможности дальней реконструкции оказываются весьма ограниченными. Вся история ларингальной гипотезы свидетельствует о трудностях ее разработки.
Нет согласия между исследователями относительно фонетической природы ларингалов. Вопрос этот имеет большее значение, чем ему склонны приписывать Ю. Курилович и Э. Бенвенист, оперирующие ларингалами лишь как «алгебраическими знаками». Для поисков позднейших отражений ларингалов важно определить их фонетическую природу, и сделать это трудно потому, что она могла меняться с течением времени и быть не одинаковой на разных ареалах индоевропейской речи.
Самым спорным и трудным представляется вопрос о числе ларингалов. Очень возможно, что он требует разных ответов в зависимости от уровня реконструкции. Мы видели, что хеттский язык сохранил отражение лишь одного ларингала. Для ближней реконструкции можно было бы ограничиться одним ларингальным ə, комбинаторным вариантом которого является «индоевропейское шва» (между неслоговыми элементами). В индоевропейской звуковой системе оказался бы рядом с одиноким переднеязычным спирантом s также фарингальный спирант ə̯ функционально сближающийся с сонантами в силу своей способности к вокализации. Как и s, этот спирант мог бы иметь звонкий комбинаторный вариант между слоговыми элементами, внутри слова и в фразовых условиях, и варианты эти могли получать в дальнейшем фонологизированные рефлексы.
При дальней реконструкции вопрос о числе ларингалов неотделим от не менее сложного вопроса о числе индоевропейских гласных. При трояком тембре долгих гласных ē, ā, ō возведение их к группе «краткий гласный + ларингал» предполагает, что минимальная сумма основных кратких гласных и ларингалов должна быть четыре. При моновокалической гипотезе необходимы три ларингала ə̯1, ə̯2, ə̯3 Ю. Куриловича; как указывает Н. Д. Андреев, ларингалы эти очень хорошо укладываются в индоевропейскую консонантную систему, поскольку их оппозиции коррелятивны оппозициям трех серий гуттуральных: палатальной, велярной и лабиовелярной. Если исходить из трех гласных e, a, o, достаточно одного ə̯. Возможен также промежуточный вариант: два кратких гласных e и a (или o) и два ларингала H1 и H2, из которых первый не меняет тембра гласного, а второй придает ему тот тембр (o или a), который отсутствует у принятых за исходные гласных.
Принимать большее число ларингалов, чем три, вряд ли целесообразно, и все опыты, предпринимавшиеся в этом направлении, следует признать неудачными.
